★_АЗЕРБАЙДЖАНСКАЯ ЛОЖЬ НЕ ЗНАЕТ ГРАНИЦ!
В самой большой по количеству участников
азербайджанской группе http://vkontakte.ru Студенты.AZ НАС 44 000 Азербайджан
в честь выдуманного "геноцида" поставили
траурную аватарку по всем законам бакинского жанра.
Однако, азербайджанцы, которые "хавают"
всю информационную бакинскую пургу,
даже не догадываются, что на аватаре их - АРМЯНСКИЙ РЕБЁНОК!
Фотография была взята из статьи "Долгая дорога в Эркеч", опубликованной в газете «Комсомолец Кузбасса» в номере от 5 декабря 1991 года, т.е. примерно за два месяца до "азерпичанского генасита"..
★_А ВОТ ОРИГИНАЛ ФОТКИ!!
Ознакомиться со статьей можно
ЗДЕСЬ >>>>
Хлопки послышались сразу, как только мы въехали на сопку и вылезли из машины. В предвечерней тишине, казалось, они звучат негромко и безобидно.
— Осторожней! — мой спутник поворачивается ко мне: — Снайперы...
Мы прячемся за машиной и, пригнувшись, перебегаем к оборудованному укреплению. Мешки с песком, пулеметные гнезда, смотровые щели, бойницы. Позиция азербайджанских сил.
Я осматриваюсь. Сопка, где мы находимся, нависает над всей округой — над ущельем, горными отрогами, массивами леса, желтеющим ковром трав и чуть заметными с большой высоты, среди деревьев, крышами домиков.
— Это и есть Башкенд, — говорит мне мой спутник. — Во-о-он, видишь ту крышу? Это их штаб... Заложника они держат здесь, я уверен. Ты так там прямо и говори.
 Пустеющие улицы Шаумяна, Карабаха, Осетии; — детали войны.
Хлопки звучали по-прежнему то здесь, то там. По нам вели огонь, по крайней мере, с трех точек.
— И ты хочешь, чтобы я туда шел? — спрашиваю я, глядя в бойницу. — Это же километра два под огнем.
— Да кого там два, меньше. Тут и километра не наберется. С нашей стороны огня не будет. За нашу сторону я ручаюсь.
— А за их сторону? Мало ли кто может взять и пальнуть. Можете ли вы связаться с ними по радио? Я бы их предупредил, что иду.
— Если бы... На связь Башкенд не выходит. В том-то вся штука.
— Что же ты раньше молчал?
— Но прием они ведут, это точно. Андрей, мы сейчас вот что сделаем. Мы передадим по радио, что к ним спускается журналист из России. И тогда они уже не посмеют вести огонь.
— И это все?..
— А дальше — как ты задумал. Ты берешь свое белое полотенце, древко вот оно... ну, и так далее. Начинай спускаться по этому склону вон к тем деревьям. Затем, не доходя до них, сворачивай на дорогу. Ты же не боялся идти в Эркеч. А это было куда опаснее.
— Опаснее? Я не думаю... Я бы предпочел все же, чтобы с армянской стороной был предварительный договор. И чтобы я был уверен в этом.
— Но это же нереально, ты же сам видишь. Если кто и может сейчас предотвратить кровопролитие, так это ты. Ты журналист, ты был с депутатами, ты прибыл издалека — тебя послушают. Помоги. Скажи, чтобы они выпустили того азербайджанца - заложника. Или же не позднее завтра я атакую Башкенд и возьму его. Представляешь сколько будет убитых?
 Часть оружия, изъятого в районе конфликта.
ЧТО ОСВЯТИЛА АВИАКАТАСТРОФА?
Все течет, все меняется.
Неизменным остается, пожалуй, только одно — красный цвет. Наше отражение, отражение нашей жизни. Цвет, нам привычный за много лет... Цвет знамени кровавого бога войны Марса...
Отступает ли сегодня бог войны Марс? Трудно сказать. Но недавняя, ноябрьская авиакатастрофа в Мартунинском районе Нагорного Карабаха, каковы бы ни были ее истинные причины, может стать, вероятно, для карабахцев роковой вдвойне н втройне.
Потому что трагизм карабахского беспредела высветился ею всеми своими гранями.
Потому что пополнился н без того уж огромный список людей, в том числе и моих коллег, там погибших.
И еще, наверное, потому, что дальнейшим мирным дипломатическим миссиям в Карабах будет теперь, скорее всего, в целях (или под предлогом) их безопасности, путь закрыт.
Но если не будет миссии дипломатии — что, же тогда останется? Ведь на сегодня это — реальная ниточка, способная влиять на положенне дел. Особенно сейчас. Это возможность продлевать мирные передышки, дабы сделать процесс нормализации необратимым. И она, эта ниточка, никак не может быть перерезана, этого нельзя допустить. Пока она не порвалась окончательно — не все потеряно.
ВСПОМИНАЮ сейчас ту свою последнюю поездку в Геранбойский (Шаумяновский) район Азербайджана — и вижу: да, все так... Все, что сегодня, казалось бы, беспросветно — все это в то же самое время логично, взаимосвязано, движимо, а значит — оставляющее надежду.
Да, война, ведущая два народа к самоуничтожению, безысходна и цепка.
Да, временный мир посреди войны — хрупок, а с отменой Верховным Советом Азербайджана статуса автономии НКАО он и вовсе может оказаться проблематичным.
Но ведь каким бы он, этот мир посреди войны, хрупким и проблематичным ни был, он хоть в какой-то степени да зависит и от тебя самого, от твоего участия в качестве наблюдателя и посредника. И сейчас, когда война в Карабахе угрожает пойти на новый виток, мне снова (и теперь уже для читателей) хотелось бы вспомнить осеннюю командировку в район конфликта и, в связи с этим, некоторые эпизоды моей дороги в село Эркеч. Может, это будет нелишним в поисках выхода? Может, и в самом деле ключ к карабахскому «ларчику» где-то рядом?
 Раненый ребенок в больнице.
ПО ЗАКОНАМ ТРАНСВААЛЯ
Что такое Эркеч? Это армянское село на территории Азербайджана. Если коротко, то с лета текущего года оно является главным театром военных действий между армянскими и азербайджанскими силами. И, естественно, для прессы, а значит, и для общественности страны в целом, — «белым пятном».
Вообще-то от Шафага-Карачинара (где начинается зона боевых действий) до Эркеча — рукой подать...
Чуть больше двадцати километров.
Но мало километров — много барьеров, много и встреч, я уж не говорю о линиях обороны.
Так что шел я туда трое суток.
И это по здешним меркам еще достаточно быстро.
ПО ЗДЕШНИМ меркам? По каким это здешним? Что они собой представляют? Эти вопросы вставали передо мной прямо, когда я шел в сопровождении Александра, парня лет двадцати пяти, армянину по ухабистым улочкам села Армянские Борисы, хорошо мне знакомым еще по прошлогодней моей поездке в этот район.
Изменилось ли тут что-либо по сравнению с прошлым годом? Увы, к худшему. Возросла напряженность, которая обезручивает. Которая много дней накидывает апатию, точно сеть, высасывает вкус к жизни.
Александр, (его имя на всякий случай я изменил, ибо не навреди) — двоюродный брат моего друга из Еревана, а по местным представлениям, как я понял, «друг моего брата — мой брат». Александр сдержан. И в то же время открыт. Понимает юмор. Знает, как обнадежить! Если бы ему другой паспорт — с пропиской в соседнем русском селе, Русских Борисах, — то он бы пошел со мной прямо завтра.
— И не боялся бы? — спрашиваю.
— Я же вылитый русский. Кто меня отличит?
И в самом деле... Похож. Особенно речью. Пример, когда русская культура взаимодействует с культурой коренного народа и, на правах «старшего брата», начинает в чем-то преобладать. И уж во всяком случае накладывает отпечаток, что, собственно, для местного населения характерно и говорит о тяготении к «российскому корню».
Александр, откровенен. Но не болтлив. Он разъясняет мне разницу между отрядом самообороны местного армянского населения (вооружение — охотничьи ружья) и собственно фидаинами, небольшая группа которых дислоцирована неподалеку и смотрит за подступами к селу. И в числе которых состоит и сам Александр.
— У фидаинов — боевое оружие,— говорит он кратко.
Исчерпывающе? В значительной степени! Но все же это еще не самая суть.
— Ты хороший спортсмен? -— спрашиваю я его.
— Ну, в общем, да. Гимнастика, акробатика... У нас иначе нельзя.
— Эркеч, Буздук, Манашид?..
— Вот именно. Мы бы их не отдали, если бы ОМОН не поддержали войска. Лично я стрелять по русским солдатам не могу и не буду.
— Каков твой прогноз?
— Если акции азербайджанского ОМОНа будут продолжены, придется вступить в дело по-настоящему. Нам бы этого не хотелось. Это уже будет не как вчера. Это будет горе для всех...
Ждать развязку?
Такую?
Это ли не тупик?
— И что же потом?
— Сказать трудно... Но рано или поздно они поймут, что отсюда армянское население не уйдет.
Война раздваивает. И сводит, сталкивает несовместное. И в этом, конечно трагизм особый. Линия фронта проходит уж не во вне —внутри человека, и фидаины, взяв в руки свое оружие, и формально и по существу становятся вне закона. Они подсудны. Они спасители. Но они же и смертники. Под их вывеской воюют и бандитские формирования (они-то, возможно и убили в январе текущего года в Карабахе на трассе Лачин-Шуша азербайджанскую журналистку Салатын Аскерову — корреспондента республиканской молодежки). И уж у тех-то рука точно не дрогнет,
Ну, а насчет выучки фидаинов я слышал мнение эксперта, сотрудника аппарата Министерства внутренних дел Азербайджана (кстати, бывшего журналиста):
— Они воюют на уровне школы сержантов. Но хорошо обученной школы сержантов. Тактика, фортификация, ходы сообщений, физическая подготовка — что есть, то есть.
По словам этого же сотрудника, он еще не видел ни одного убитого в бою фидаина. Хотя он, ответственный в МВД Азербайджана за прессу, был свидетелем многих боевых операций, включая и наступательные.
ДОМИКИ в Армянских Борисах разбросаны по ущелью, по террасам и склонам.
Вид живописный. Но не такой уж и беззащитный. Зато ночью —сплошная темень. Свет в связи с блокадой отсутствует (да если бы только свет), и жители села, особенно те, кому идти на дежурство, но, впрочем, и дети тоже, собираются вечерами у почты, где есть движок, у маленького телевизора. Специально для того, чтобы получить информацию. И на сообщения о «событиях в Карабахе» реагируют с горечью...
Армянские Борисы село небольшое.
И небогатое.
И оно в центре, можно сажать, поля боя — в «оке тайфуна».
И вдали от узловых, подпитывающих источников.
И, естественно, война для нее многократнее тяжела. Но здесь опять-таки свои мерки, свои законы, негласные, но строжайшие, которые, например, предписывают никому из местных жителей отсюда не уезжать. Предписывают — и не пускают.
Не уезжать — в смысле не уезжать по отдельности, то есть, попросту говоря, не бежать, не бросать остальных, не склоняться перед реальностью депортации, насильственного выселения. Что же касается возможной эвакуации села в целом, то этот вариант отрабатывается, на всякий, пожарный. План эвакуации подготовлен. Кое-какие вещи и, конечно, фотографии близких жителями села собраны.
«Трансваль, Трансваль, страна моя, Ты вся горишь в огне!..». Да, в пути я почти физически ощущал, как густеет воздух перед грозой, как оно приближается, решающее сражение, то есть, по существу, конец света, когда два людских потока двинутся друг на друга.
Но пока Армянские Борисы сдерживают лавину. И стоят, стоят мужчины в глубокой задумчивости у почты в центре села, как, я видел, стояли люди и в Шаумяне, Шуше, Цхинвали... Стоят, наверное, так, как только и можно стоять в ожидании артналета или атаки, в уповании на бесконечность «последних мирных секунд».
И только посматривают время от временигна патрулирующие военные вертолеты.
Посматривают с надеждой? С безнадёжностью?
С чувством досады?
|
